Какого цвета было сегодня небо? Помню, как озадачил меня этот вопрос, который задала журналистка Маша Евневич. Она сказала, что из всех ею опрошенных в тот день, больше половины не смогло ответить. С тех пор я еженедельно направляю взгляд я сторону безграничного обиталища парашютистов и воздушных змеев. Для этого даже не нужно задирать голову, достаточно ее слегка приподнять. Особенно это удобно делать во время пробежек, когда по небосклону ползают летающие крестовины, покинувшие взлетные полосы "Пулково1" или "Пулково2", демонстрируя белый хвост отработанного топлива. Эти самолетные секреции в виде белого следа на синеватом фоне вызывают тоску по путешествиям и странам, которых ты не видел. Взгляд блуждает в небе, а потом возвращается на землю, покрытую слоем питерского зимнего сала, которое начинает таять, как только ртуть в пробирке термометра подползает к отметке с буквой "О" в цифренной интерпретации. И тогда обладатели манерных штанов и сапог посьшают проклятия местному климату и небу, цвета которого они не знают. Цвет неба - мелочь, в ней нет ни капли прагматизма, зачем париться изза подобных соображений? Вопрос о цвете мобильных телефонов в наших карманах куда важнее.
Мы способны свести глобальные вещи к состоянию, которое именуется "мелочью". Посмотрев на небо, можно посмотреть внутрь себя, потому что в такие моменты мысли невольно замедляют ход и на поверхность памяти всплывает самое сокровенное, щемящее душу. Посмотри на небо 27 января. Почему 27 января? Потому что эта дата - очередная мелочь в нашей жизни, в жизни молодых. В этот день шестьдесят лет назад была снята блокада.
Какого цвета было небо 27 января сорок четвертого года? С точки зрения литературной фактуры, оно должно было быть голубым и без единого облака. И дистрофичные тинейджеры, те, кого не эвакуировали, смотрели туда, откуда приходила смерть в виде бомб и снарядов. Хлебный брикет с опилками размером с батончик Mars на весь день, куча замерзшего кала в углу квартиры, прогнившая фанера в окнах вместо выбитых стекол, умершие от голода родственники, фугасная пробоина в доме напротив, несколько трупов, занесенных снегом в соседнем переулке. Но небо было голубым. Потому что в нем жила вера. Вера в победу.
Нет смысла растекаться соплями по столу и копировать речи телевизионных персонажей: "Мы не забудем...", "Святая дата...", "Почтим память тех, кто...". Забудем. Уже забыли. Моя покойная бабушка рассказывала про блокадный каннибализм, про то, как она чудом спаслась от смерти, когда при постройке заградительной линии на нынешнем Московском проспекте, подруга потащила ее, дрожащую от страха пятнадцатилетнюю девчонку, в укрытие во время артобстрела. И в следующий миг то место, где они только что сидели, превратилось в воронку от взрыва снаряда. Она таскала от Техноложки свою обессилившую от голода мать на санках к нынешней станции Сортировочная. Пешком. Мать работала на железной дороге, ей полагалась продуктовая карточка. Ради карточки приходилось идти на такие жертвы. В пятнадцать лет.
Мы привыкли ассоциировать пожилых людей с маразматическими бабульками, которым нечем больше заняться, как ехать с одного конца города на другой (благо проезд бесплатный) за чемто дешевым и съестным. Они нервируют рабочий люд в час пик. Но бабульки отправляются на тот свет, а мы, хотим того или нет, все равно заступим когданибудь на их пенсионную вахту. Только мы уже не будем блокадниками. Мы будем поколением, которое в пору своего пубертатного периода было сытым и довольным жизнью. Перенеси себя, дорогой друг, на шестьдесят лет назад и попробуй представить себя, живущего без еды под прессом страха от надвигающейся смерти, которая может залететь в любой момент в твой дом в виде авиационной бомбы. И не забудь купить цветы своей бабушке 27 января. А если у тебя нет бабушки, то подари цветок любой мимо проходящей старухе, снабдив его червонцем на хлеб без опилок. Не исключено, что благодаря ее пахоте в блокадном Ленинграде, мы с тобой можем смотреть на небо, без боязни смерти, приходящей оттуда во время налетов немецких бомбардировщиков.